Весной 1986 года, когда рванул Чернобыльский реактор, мне было 7 лет и я ходил в садик. Единственное, что четко помню про ту пору - это рекомендации воспитателей поменьше бывать под солнцем и всегда ходить в панамке (мне купили красную, с козырьком). Ну да, детская панамка - лучшая защита от радиации...
Затем в обиходе взрослых появились чужие и страшные детскому уху слова: "радиация", "фон", "Чернобыль", "облучение" и т.д.
"Мирный атом" показал свою худшую сторону...
И вот, чисто случайно недавно натолкнулся в Интернете на информацию о том, что
под кипящим реактором Чернобыля в 1986 году пробурили несколько скважин методом горизонтального бурения!
Естественно, я не мог пройти мимо такой информации и постарался детально ее изучить. Покопавшись в интернете узнал много информации о буровых работах под кипящим реактором, о людях потерявших свое здоровье для того, чтобы катастрофа не получила свое продолжение.
Ведь не все знают, что ликвидаторы предотвратили более мощную катастрофу на ЧАЭС!
Не исключалась возможность концентрации части расплавленного ядерного топлива, образования критической массы и возникновения самопроизвольной цепной реакции с тяжелыми последствиями.
Этого надо было не допустить во что бы то ни стало. Сверху реактор засыпали песком и свинцом, но внутри он кипел и было принято решение охлаждать его снизу с помощью горизонтально пробуренных скважин.
Для выполнения этих работ были привезены лучшие бурильщики со всей страны, и сразу несколько бригад бурили горизонтальные скважины под реактором в условиях огромной радиации.
Им предстояло пройти под землей из котлована к реактору большое расстояние. Сложнейшая задача - горизонтальное бурение, было выполнено в кратчайшие сроки. В скважины загнали трубы и пустили по ним жидкий азот - 25 тонн в сутки. Азот создает температуру -120..-130 C.
Промороженная земля надежно защитила грунтовые воды от высокоактивных загрязнений и охладила дно реактора.
Нашел воспоминания ликвидаторов-бурильщиков и хочу поделиться ими с Вами.
Часть І
Воспоминания зам. главного инженера Управления №157 Киселева В.Н., принимавшего участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.
Согласно приказу по Управлению № 157, я в составе группы, в которую входили еще товарищи Гранников С.С. - зам. главного инженера, Минаков А.С. - главный механик и Дурнин А.С. - начальник технического отдела, 12 мая 1986г. выехали в Киев для участия в работах Управления по ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС.
Ехали в практически пустом поезде, что по тем временам было удивительно. В эту сторону уже никто не хотел ехать. Поразила безлюдность железнодорожного вокзала в Киеве и пустынность городских улиц - все, кто мог, к тому времени из Киева уже уехали, а в городе не осталось ни одного воробья.
Прибыли на базу нашего киевского участка, ознакомились с обстановкой, переоделись в рабочие комбинезоны и, не теряя времени, отправились на автомобиле, выделенном для нас одним из наших подразделений, в сторону Чернобыля. Так как водитель был не местный, то дорогу пришлось узнавать у сотрудников ГАИ. При этом все они очень удивлялись тому, что мы едем в сторону Чернобыля, а не в противоположную, как большинство киевлян. В конце концов, миновали пост контроля на въезде в 30-километровую зону и, уже затемно, прибыли на базу отдыха киностудии имени Довженко в местечке Рудня Вересня в двадцати километрах от ЧАЭС.
Здесь располагались сотрудники нашего предприятия, участвующие в работах по ликвидации аварии. База расположена в живописном сосновом лесу на песчаном берегу небольшой прозрачной речки, впадающей в р. Припять. В речке было много рыбы - раздолье для любителей рыбалки, однако, как потом оказалось, вся выловленная рыба была радиоактивной. Первое впечатление по прибытии на базу - это движущаяся нам навстречу в темноте среди деревьев белая фигура, похожая на привидение. Оказалось, что это начальник нашего Управления - Плохих Виталий Андреевич, который был одет в белую спецодежду и от усталости и недосыпания едва держался на ногах. Ведь на нем лежал весь груз ответственности за успешное выполнение порученных нам работ.
Последовала команда отдыхать, а утром в 5 часов выезд на объект.
Утром я вместе с начальником на машине отправился к реактору. Дорога проходила через безлюдные деревни, в которых бродили брошенные куры, собаки и лошади. Все это вызывало ощущение какой-то фантастической нереальности. Лишь где-то на полпути нас остановили на посту дозиметрического контроля, записали в журнал и выдали дозиметры, которые были устаревшими и фиксировали только единовременную дозу излучения более 1 рентгена в час. Дозиметры при выезде с работ необходимо было сдавать и получать справку о дозе полученного облучения. Как потом выяснилось полная фактическая радиация, которую мы накопили за все время пребывания в зоне, приборами не зафиксирована, и мы так и не узнаем никогда, какова настоящая цена нашей работы там. Но это не самое удивительное. Например, когда уже во время работы у реактора нам прислали на подмогу взвод солдат, то оказалось, что на тридцать солдат имеется только один дозиметр у командира взвода. Так была поставлена работа по обеспечению безопасности.
Наконец мы прибыли в штаб руководства работами по ликвидации аварии, который располагался в подвале административного здания Чернобыльской АЭС. В этом подвале у каждой организации, министерства или другого ведомства был свой стол с телефоном, за которым располагался ответственный дежурный, руководящий работами на данный момент. .
На ближайшие 24 часа дежурным по Министерству Транспортного строительства СССР был назначен я. Начальник проинструктировал меня, поручил мне руководство работами и отбыл по своим делам В моем распоряжении был бронетранспортер химических войск, на котором я тут же отправился на объект производства работ выполняемых нашим Управлением.
Солдат - водитель Б1Ра, оказалось, тоже был здесь в первый раз и не знал дороги к нашему объекту В результате мы с ходу выскочили прямо к развалинам реактора Я, ничего не подозревая, оглядываюсь вокруг и вдруг вижу, что на приборе у водителя, показывающем уровень радиации за бортом, стрелка уже вышла за пределы шкалы. Командую "задний ход" и мы пулей вылетели из зоны излучения.
В котловане, вырытом на расстоянии 100 м от 4-го реактора за стеной здания машинного отделения, мы производили бурение горизонтальных скважин длиной по 140 м для охлаждения жидким азотом днища горящего аварийного реактора. Котлован был отрыт на глубину 4 м. В нем располагалась
установка горизонтального бурения ТОР-LS японской фирмы "Tone Boring" (
вот нашел о ней информацию) и наши рабочие, обслуживающие эту установку. Вторая такая же установка находилась на базе отдыха, где тренировались все вновь прибывающие работники нашего предприятия. Там же производилась пробная закачка жидкого азота в горизонтальные трубы длиной 140 м. В организации работ принимали активное участие главный инженер Главтоннельметростроя Министерства транспортного строительства СССР Власов Сергей Николаевич и автор идеи замораживания жидким азотом руководитель отдела проектного института Ленметрогипротранс Дукаревич Семен Ефимович.
Внутри котлована на карте дозиметрической обстановки, которую нам выдавали каждый час, уровень радиации составлял в среднем 1,5 - 2,5 рентгена в час. Но вокруг котлована и на подходах к нему по поверхности валялись разбросанные взрывом куски графита и уровень радиации колебался от 40 до 400 рентген в час, а в одной точке даже 800 рентген в час. Так как наши работники при производстве буровых работ были вынуждены время от времени подниматься на поверхность за складированным там буровым инструментом, то увеличивался риск облучения. Предельная доза облучения на одного работника была установлена 25 рентген, после чего он от работы отстранялся и эвакуировался. Чтобы уменьшить текучесть кадров мы обратились к командующему химическими Войсками с просьбой по возможности расчистить территорию. Наше пожелание было выполнено очень просто:
приехали солдаты, вручную погрузили куски графита на автомобиль и увезли. Можно представить, какое облучение они при этом получили.
Работы по бурению горизонтальных скважин шли успешно благодаря организаторским способностям и принципиальности напильника нашего Управления Плохих В.А., который в общей спешке и неразберихе сумел отстоять свою позицию в вопросе выбора глубины котлована, так как при недостаточном заглублении горизонтальные скважины упирались в днище реактора. Он выдержал жестокий прессинг со стороны вышестоящего руководства, потому что углубление котлована требовало времени, но все же это было выполнено и, в конце концов, министр транспортного строительства Брежнев В.А. в разговоре, при котором присутствовал и я, однажды признался: "Да, Плохих, ты был прав!", что по тем временам было наивысшей степенью признания заслуг подчиненного.
Тем не менее, однажды мы получили приказ свернуть работы и эвакуировать оборудование и технический персонал, так как пожар реактора начал затухать. Демонтаж оборудования и выезд персонала был организован четко и в сжатые сроки, это обеспечили товарищи Гранников С.С. и Фоминых В.Н. Но предстояло еще вывезти наше оборудование за пределы 30-километровой зоны. Эта работа была поручена мне. Со мной оставались товарищи Минаков А.С., Дурнин А.С. и руководитель Горьковского участка нашего Управления Захаров В.А. со своими рабочими. Эта задача потребовала от нас много сил, смекалки и самоотверженности. Японское буровое оборудование по тем временам стоило очень дорого и нам предстояло обеспечить его дезактивацию и вывоз из зоны любыми средствами.
Целых 6 дней мы пытались вывести оборудование через посты дозиметрического контроля, и каждый раз нас заворачивали обратно на базу из-за радиоактивного фона, который превышал установленные нормы выпуска из 30-километровой зоны. Пункты дезактивации, развернутые Министерством обороны СССР и Министерством гражданской обороны СССР, не имели средств для "отмыва" бурового оборудования, так как на нем накопился слой смазочных масел вперемежку с радиоактивной пылью.
В конце концов, выручила, как всегда, солдатская смекалка. Соорудили пульвелизатор, подключили его к воздушному компрессору и бочке с бензином, и этой воздушно-бензиновой смесью все-таки отмыли буровую установку. Следует отметить героизм и самоотверженность наших людей, возглавляемых Захаровым В.А., которые занимались дезактивацией оборудования, прекрасно понимая, что при этом они получают дозу облучения, уровень которой никак не фиксируется. После бензиновой "отмывки" нам все-таки удалось снизить радиоактивность оборудования до нормального фона, пройти дозиметрический контроль и вывезти его из "зоны". На этом наша эпопея закончилась.
Первое, что мы сделали по прибытии в Киев, это купили ящик вина "Каберне" для вывода из организма накопленных радионуклидов, так как в зоне Чернобыльской АЭС тогда можно было получить только минеральную воду, хотя всем было известно, что в условиях радиоактивного облучения полезнее всего употреблять красные вина, но горбачевский "сухой закон" даже в такой ситуации не нарушался.
Часть ІІ
Отрывок из книги Ю.Щербака "Чернобыль" - Котлован
Николай Васильевич Белоус, главный маркшейдер тоннельного отряда N14 "Киевметростроя":
"С пятого мая я по приказу замещал главного маркшейдера "Киевметростроя". Пришел на работу Начальник тоннельного отряда говорит: "Ждите. В девять пойдем к Семенову, нам дают работы на Чернобыльской АЭС". Поставили нам задачу - сделать привязку на месте будущих работ.
Я спросил: "Как одеваться?" - "Как я". Ну, я был в рубашке с галстуком, поверх надел спецовку, взял каску, сапоги. Собрались и на "Волге" поехали в Чернобыль. Мы вместе с начальником "Киевметропроекта" Анатолием Павловичем Волынским - он уже с третьего мая был там - нашли проектировщиков из Гидропроекта им. Жука, начали заниматься работой. Решали
- где расположить котлован, как его привязать. Смотрели проектную документацию. Идея была такая: коль скоро разрушенный реактор набирал температуру, надо было сделать котлован для того, чтобы затем под защитой третьего энергоблока, где была в тот момент сравнительно небольшая радиация, установить станки и пробурить горизонтально скважины под фундаментной плитой третьего и четвертого энергоблоков. Конечная цель - создать ледо-грунтовый массив, то есть заморозить землю для охлаждения перегретого реактора. Скважины надо было пробурить на длину 165 метров. Боялись, что если на фундаментную плиту проникнет капля расплавленного ядерного состава, то плита может не выдержать такой высокой температуры. Надо было это все обезопасить.
Опыта таких работ у нас не было. Мы замораживаем аммиаком грунты в Киеве, но методом наклонного или вертикального бурения. А горизонтального бурения никогда не делали. Все это мы с проектировщиками пятого мая решили, определили все организационные вопросы. Шестого числа начали прибывать наши люди и техника.
 |
«Бобслейная дорожка» - проход сквозь
радиоактивное помещение (защита листовым свинцом) |
Очень мне понравился академик Велихов. Очень спокойно себя вел, непринужденно. Был без никаких защитных приспособлений. В первые дни ели все в одной столовой - генералы, академики, ефрейторы, рядовые, рабочие - военные нас кормили. Была деловая, рабочая, демократическая обстановка, все равны были - по костюмам нельзя было сказать, кто это. По тону видели, по разговору, что это - какой-то руководитель, а это - подчиненный. Работали люди в большинстве - нормально.
Шестого мая мы выехали на станцию. Сопровождающие шли впереди на бронетранспортере, а мы ехали за ними в автобусе. Тот, кто нас сопровождал на бронетранспортере, запутался немного, повозил вокруг - мы даже возле Припяти проезжали. Люди новые, обстановка незнакомая, еще дорог как следует не знали.
Ехали вдоль канала. Страха не было. Ехали с одним чувством - выполнить работу. Я лично не ощущал каких-то страхов… Надо было сделать дело.
Доехали до административно-бытового корпуса АЭС. Дали нам бахилы полиэтиленовые, мы переоделись, пересели в бронетранспортер и поехали на место, прямо к третьему энергоблоку, под защитой которого работали. Уже документация была - как и что.
Здесь стояла пожарная машина, шланги пожарные вокруг лежали. Плохо было проезжать, потому что много шлангов. Заехали в угол, и из бронетранспортера нам говорят: "Вы туда не ходите, где стоит пожарная машина, там где-то 40-60 рентген". Проектировщики дали нам чертеж. Они в горячке масштаб перепутали, ошиблись на 10 метров… Ну в общем, мы это заметили, быстро разобрались. Мы с моим коллегой, маркшейдером Валерием Григорьевичем Кибкало работали. На стенке отмечали границы котлована. Теодолит нам поначалу не нужен был. Мы на стенке разметили ось, чтобы можно было колышки забить. Там - как раз посреди нашего котлована будущего - очутился колодец пожарного гидранта и вода из него лилась. Приехал механик наш из тоннельного отряда, отключил воду.
В первый день, когда все это мы с Валерием Григорьевичем Кибкало разбивали, надо было разметку делать, а разметку нечем делать. Мы же собирались в пожарном порядке, ни мела не взяли, ничего. Ну чем нарисовать на стене, чтобы котлован разбить? Так потом наши ребята шутили, говорили, что Белоус с Кибкало графитом размечали котлован на стенке. Графит, конечно, там лежал. Рулетка, которой мы размечали, давала 3-4 рентгена. Мы ее привезли в Чернобыль и пошли в райком партии, туда, где Правительственная комиссия. Нас измерили - и нашли рулетку. Там кабинет нашего министра был, Владимира Аркадьевича Брежнева. Он кричал: "Снимайте бахилы, не ходите сюда". Поначалу мы еще не знали, что и как.
Мы, конечно, не графитом рисовали. Там на стене такая "шуба" бетонная была. Мы топор взяли и засечки делали топором, написали топором ось и края котлована.
Когда сделали свое дело, сели в бронетранспортер и уехали. Необычно было влезать в бронетранспортер, мы себе шишки понабивали. Сколько там были - с пятого по шестнадцатое мая - налазились… В одни "бэтээры" сбоку надо было залазить, в другие - сверху. Непривычно. Водители говорят: "Быстрей! Закрывайте люк!" А мы - то забыли закрыть, то пальцы прищемили. И самое главное - враг невидимый. Птицы летают. Трава растет Одуванчики цветут. Вода из крана льется - и одуванчики растут. Говорили, что там сгорело все. Ничего подобного, абсолютно никаких следов. Когда мы поселялись в Рудне-Вересне, на базе, смотрим - стоит ведро березового сока и надпись: "Можно пить". А из дерева ребята-пожарные, которые там тоже стояли, вырезали Бабу Ягу и написали табличку от руки: "Укротим атомного джинна".
Так что с юмором работали.
Еще был такой момент. Шестого мая, когда мы приехали с АЭС, нас измерили, и, конечно, всю одежду пришлось выбросить. Мы стояли в чем мать родила. Помылись, и нам дали все белое. Одежду атомщиков: белую куртку, белые штаны хэбэ, белые туфли, белую шапочку. Ну и когда приехали на нашу базу в Рудню-Вересню, все смеялись: "Белые люди". Два человека ходят в белом - знали, это из Зоны. Потом начали приезжать другие люди, тоже переодетые в белое. Потом все уже ходили в белом. Не было отличий.
У меня дома сначала никто не знал, где я. Я ушел пятого на работу - и не пришел. Жена утром: "Где муж? Мужа нет!" Ну, сказали ей, что уехал в Чернобыль. Я ей перезвонил из Рудни-Вересни, сказал, что все нормально. У меня жена, двое детей. Переживали они. Потом уже легче было. На базе ребята умудрялись рыбу ловить, это на берегу реки Уж - уху варили.
Дозиметры нам выдали - типа "карандашей", и на прищепках. Я, правда, когда в котловане работал, потерял дозиметр. Шпилька только одна осталась. Я не заметил - когда и где. В работе некогда смотреть…
Мне начальник треста сказал: "Ты так работай, чтобы не нахватать сразу своих рентген. Ты должен дольше всех здесь работать, ты же руководитель маркшейдерских работ". Ну, приходилось сидеть в бункере гражданской обороны на АБК-1 или быстренько заскочишь туда, в котлован, и выскочишь.
Напряжение, конечно, у ребят было. У кого-то больше, у кого-то меньше, но было. Кто-то переживал внутренне очень.
После того как разбивку сделали, начали работать. Трудно было. То фундаментные плиты попались на пути, то дождь пошел, то начали землю брать, порвали коммуникации. Пришла техника, бульдозеры. Бульдозеры начали грунт выталкивать. Начали копать котлован - наткнулись на фундаментные плиты, где-то два метра на два и толщиной полметра. Массивные. Две плиты обнаружили в земле. Оказывается, они были опорой для кранов во время строительства. И их бросили. Когда делали благоустройство, их "загорнули" (засыпали), как обычно, землей, асфальтом покрыли и ушли… Грехи наши строительные. Потом пустили японский бульдозер "Комацу" и вытолкнули их. Уже было хотели взрывать их, ночь просидел главный инженер - думал, что делать. Вытолкали их из котлована кое-как. Начали рыть котлован, и надо было ставить бурильный станок. Мы уже были на глубине шести метров. Вначале радиация там была низкая, а потом уже набралась повыше. На асфальте - меньше, на траве, дерне - побольше. Где наносило пыли - там еще больше.
Мостострой забил шпунтовые ограждения, спереди и сзади, мы поставили первый станок и начали бурение. Пробурили восемь метров и опять впоролись в фундамент монтажного крана. Не смогли дальше пробурить. Бур уперся в бетонную плиту - и все. На чертежах этого не было, и мы вообще долго искали - как и к чему привязаться, на какой глубине. У обслуживающего персонала мы не могли найти исполнительную документацию - как оно фактически было сделано? На планах нашли отметки о колодцах, нашли съемку 1985 года, нашли на генплане отметки о подземных коммуникациях и колодцах - и к ним привязались. А этих плит на плане не было. Знали только, что не в фундамент врезались.Начали смещаться. У нас пересменка была через пять часов. Людей по два-три раза посылали в котлован и меняли. А некоторым приходилось по площадке туда-сюда мотаться, и они за одну смену набирали свою "норму" рентген, и их выводили оттуда.
Второй и третий станки самолетом привезли с БАМа. Решили сместиться в сторону, чтобы пробурить все-таки. Поставили второй станок. Забурили. И обнаружилось, что под плитой этой насыпан щебень. Разорвало трубу и оборвало бур. И наш второй станок тоже вышел из строя. Тогда было принято решение углубить котлован, коль мы попадаем на плиты. Мы понизили уровень на метр и поставили третий станок. И пробурили уже 108 метров, почти дошли до четвертого реактора. Все нормально шло, но потом уже тяжело пошел бур. Надо было переходить на бур другого, меньшего диаметра. Но в это время руководство решило, что если так тяжело идет, то мы не получим сплошную ледяную плиту, потому что неизвестно, как скважины поведут себя: съемку сделать нельзя, запустить что-то туда и посмотреть - тоже невозможно. Такой техники на сегодняшний день нет. Мы массива не получим, можем получить разобщенные участки замороженного грунта. Это никому не нужно.
К нам на помощь начали прибывать из Днепропетровска, из Свердловска люди. Метростроители - и, в основном, бурильщики. Из Закавказья приехали, с БАМа.
И в это время возникла идея - возвести под четвертым блоком железобетонную плиту, в ней заложить трубы, сделать тоннель, чтобы можно было туда подвести азот и охлаждать снизу реактор. Но радиационная обстановка не позволяла нигде создать подход, кроме нашего котлована. Это было самое безопасное место, откуда можно было начать работать. Поэтому наш котлован стал первой, изначальной точкой, откуда все начиналось.
В общем, отменили первоначальное решение - создать ледо-грунтовый массив, который мог и не стать массивом. Решили передать это наше место, наш котлован для шахтостроителей, а наши работы прекратить. И четырнадцатого мая мы передали документацию по акту донецкому Шахтострою. Буровые станки убрали, они уже не нужны были. Еще пятнадцатого числа там побыли - вдруг какие-то вопросы возникнут. В общем, чтоб все по-человечески. Кто что знал - тот все рассказывал, чтобы людям в той обстановке было легче работать.
Шахтострой пошел под реактор из нашего котлована. Они проложили тоннель. Я даже встречал своего коллегу маркшейдера, он когда-то работал в Метрострое, а потом перешел в Киевподземстрой. Он рассказывал, что они щитом проходили под землей, тоннель строили. Потом по фрагментам создавали плиту бетонную. И когда я уже ездил во второй раз в Чернобыль девятнадцатого мая, то они уже прошли 13 или 15 метров.
После всего этого чувствовал я себя хорошо. Сдал дважды кровь, никаких изменений не было.
Правильно потом писали, что эта обстановка просветила людей, как рентгеновскими лучами. Кто на что способен - видно было в этой обстановке. Кто-то мандражировал, терялся, кто-то спокоен был. Ну, это уже как кто родился. И все же надо было это дело как-то переносить. Спрашивают: "Как там, что?" - "Все нормально пока. Что будет - никто не знает".
Я лично в своих подчиненных не разочаровался. Таких не оказалось, кто был бы трусом или негодяем. Люди были напряжены, я понимал это, некоторые немножко терялись, молодые ребята, но так, чтобы отказываться или там что - таких не было. Я работаю в Метрострое уже семнадцатый год, знаю, кто на что способен. Если вижу, что слабенький, сам с ним пойду на смену. Кого-то самостоятельно посылал. Я делал так, чтобы была преемственность, когда новая смена приезжает, чтобы оставались те, кто уже знает, как и что. Так и перекрывал смены людьми, чтобы не было остановок, чтобы могли друг другу рассказать все тонкости.
Запомнил я Чернобыль тех дней. Когда мы туда приехали, людей только-только вывезли. Люди пооставляли все. Там все цветет, это же май месяц, трава везде, куры ходят, собаки бегают, потом они одичали, их начали стрелять. А некоторые нехорошо сделали - пооставляли собак на привязи. Или по глупости, или в горячке. Ты или отпусти его, или уже убей. А то вдруг смотрю - по двору козы ходят. Вымя уже огромное, не доены. Закрыто все. Так я калитку открыл, выпустил их на улицу, они пошли, думаю, или их подоят, или на мясо пустят, по крайней мере, не будут мучиться взаперти".
Часть ІІІ
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ СКВАЖИНЫ 4-ГО БЛОКА ЧАЭС
Диагностические измерения, начатые на 4-ом блоке ЧАЭС сразу же после аварии, были нацелены на решение, в частности, трех основных задач:
- установление надежного контроля за перемещением ядерного топлива,
- определение распределения ядерного топлива и продуктов деления внутри 4-го блока,
- оценка масштабов разрушения и проведение дозиметрической разведки внутри блока.
Радиометрическое, визуальное и тепловое обследование блока с вертолетов не смогли дать необходимую информацию о внутреннем состоянии блока, а работа внутри была чрезвычайно затруднена высокими уровнями гамма -полей, которые в наиболее важных для исследования местах были больше 1000 -10000 р/ч. Кроме того, многие проходы оказались заваленными строительными конструкциями, разрушенными в результате аварии и сбрасывания грузов с вертолетов и чуть позднее летом 1986 г. были залиты бетоном при проведении работ по ликвидации последствий аварии.
Основные усилия по измерениям на начальном этапе были направлены на контроль возможного перемещения ядерного топлива вниз. Для введения в помещения ПРК (210/8, 210/7, 210/6, 210/5) датчиков системы "Шатер" с запада из пом. 207/5 и с востока из пом. 213/2 были продолблены отверстия диаметром ~ 50 мм через стены толщиной 1.2 м с помощью электрического перфоратора, возможности которого (мощность, диаметр инструмента, глубина сверления) были весьма ограничеными. Для бурения более глубоких скважин были использованы более мощные буровые станки модели СКБ-4, предназначенные для вращательного бурения с поверхности вертикальных и наклонных геологоразведочных скважин алмазными и твердосплавными коронками на глубину до 300 м с конечным диаметром не менее 93 мм (начальный диаметр до 151 мм).
Для выполнения сложных буровых работ при Комплексной экспедиции института атомной энергии им. Курчатова был создан участок буровых работ. Участок был укомплектован специальным буровым оборудованием. Обслуживали буровые станки буровики - профессионалы откомандированные из геологоразведочных организаций.
Аналогов проведения буровых работ в мире не существовало. Все знания, навыки, умение буровиков подстраивались под условия 4-го блока. Люди, привыкшие к солнцу, дождям, ветрам, морозам, оказались в бетонных лабиринтах, одетые в пластикатовые костюмы, бахилы, респираторы. Буровой станок, весом более 3-х тонн, разбирался на мельчайшие узлы, детали для того, чтобы занести его в ручную по узким проходам, лазам, лестницам в помещение буровых работ, собрать, выставить на заданную точку бурения.
Разбуриваемая среда по трассе скважины представляла собой бетонные стены, армированные стальной арматурой диаметром до 40мм, помещения залитые бетоном, попавшим туда при ликвидации аварии, а также помещения, где находилось технологическое оборудование, трубопроводы, кабельные лотки, маршевые лестницы и прочее.
Для бурения такой среды потребовалось разработать, испытать и внедрить специальный режущий буровой инструмент. Буровые коронки серийного производства просто не могли работать в таких условиях. Многое оборудование, инструмент, приспособления приходилось «подгонять» под 4-й блок.
Особую опасность для здоровья и даже жизни людей представляло прохождение мест скопления ТСМ, где поля гамма-излучения достигали от1000 до 10000 р/ч.
Для выполнения буровых работ была создана «горячая камера», которая принимала и обрабатывала выбуренный керн, система очистки и переработки промывочной жидкости, обеспечивающая переработку и утилизацию отработанной промывочной жидкости.
Благодаря бурению скважин удалось произвести многочисленные измерения, фото-видеосьемку в помещениях, где мощность экспозиционной дозы гамма-излучения около 1000-3000 р/ч, удалось взять пробы ТСМ из пом.305/2, 301/5, 304/3, 303/3 и оценить хотя бы некоторые границы распространения лавообразных ТСМ. В настоящее время в скважинах установлены датчики систем контроля «Финиш-Р», СК ТСМ, подготавливаются скважины под установку датчиков контроля СКЯБ ИАСК.
Скважины позволили получить доступ в помещения, где находились топливо содержащие массы и начать проведение систематических измерений температурных, нейтронных и гамма-полей, установку контрольных датчиков системы "Финиш", обследовать помещения с помощью перископов и видеокамер, а также проводить отбор проб.
Метод оказался достаточно эффективным и позволил начать поиск, обследование и контроль скоплений топливосодержащих масс из сравнительно безопасных помещений. Бурение стали вести в дальнейшем из пом. 427/2, 502/ 7, 606/2, 208/9, 208/10, 318/2, 515/3, 01/3, расположенных с разных сторон от шахты реактора на отметках от 0 до 24 м.
Первоначально принятые обозначения скважин (типа 6/9, 1а, 1/10) оказались неперспективными для большого числа скважин и были заменены на "говорящие" индексы (З.9.А, З.10.В, З.21.), в которых первая буква обозначает направление с которого ведется бурение (З - запад, Ю - юг, В - восток, С - север), цифра после точки - высотная отметка устья скважины (например, 9 - в области 9 метровой отметки, при этом точное значение высоты устья может быть от 8.8 до 9.4 м, как указано в более подробных данных о скважине), последняя буква обозначает алфавитный порядковый номер скважины на этой отметке. Однако в дальнейшем,когда возможности алфавита были исчерпаны, был произведен переход на цифровую индексацию общего номера скважины (например запись "скв. З.9.64" означает скважину с запада, на отметке в районе 9 метров, с текущим порядковым номером 64).
Основными характеристиками скважин, задаваемыми исследователями бурильщикам были координаты устья, вертикальный и горизонтальный углы канала скважины, проектная глубина и конечный диаметр. Для определения точки забуривания необходимо было привязаться к осям и высотным отметкам элементов строительных конструкций. К сожалению, исполнительской строительной документации не было и приходилось пользоваться проектной, которая не всегда соответствовала реальности, (как это стало ясно при проведении дозиметрической разведки 4-го блока в 1986 г.). Поэтому геодезистам впоследствии приходилось уточнять координаты. Однако в последние годы это не делалось, и в таблицах приведены проектные координаты, для получения действительных значений которых необходимо провести геодезическую верификацию. Координаты задавались в привязке к строительным осям или рядам. Например, "47+3000" - означает, что устье скважины находится дальше 47 оси в сторону увеличения (+) номера оси (в сторону оси 48) на 3000 мм. А, например, "К-1800" означает, что устье скважины находится на расстоянии 1800 мм от ряда К в сторону пpедыдущего ряда И (-). Если канал скважины направлялся вверх от точки забуривания, вертикальный угол обозначался знаком (+). Например, вертикальный угол +6 град. Если вниз, то ставился знак (-).
Аналогично, когда шпиндель станка в горизонтальной плоскости поворачивался по часовой стрелке, это обозначалось знаком (+), когда против часовой стрелки, знаком (-).
Имея целью проведение измерений (температуры, теплового потока, мощности экспозиционной дозы или нейтронного потока) в конкретных точках, исследователи готовы были задавать расчетные значения вертикальных и горизонтальных углов направления бурения скважины с точностью до минут и секунд в то время как установка осевого направления шпинделя бурового станка производится на глазок. Поэтому к приведенным в справочнике параметрам скважин (координатам устья, вертикальным и горизонтальным углам канала) нужно относиться как к проектным, понимая, что в действительности скважина может иметь отклонение от заданного направления на 1-2 градуса, как в вертикальной, так и в горизонтальной плоскостях (что на глубине около 10 м означает возможное отклонение от проектной точки на расстояние до 0.5 м при условии сохранения прямолинейности бурения). Кроме того, при горизонтальном бурении из технологических соображений, для более полного возврата охлаждающей инструмент воды, бурильщики отклонялись от задания и записи в буровом журнале и направляли инструмент при забуривании на 1-2 градуса вверх, что на глубине 10-20 м должно было приводить к уходу инструмента от расчетной отметки вверх на 17-70 см, опять же при сохранении прямолинейности бурения, что в действительности, конечно невозможно. Практика бурения скважин в железобетонных конструкциях показала, что отклонения скважин от заданного направления могут быть довольно значительными и доходить до 10 град и даже более. Это можно проилллюстрировать на примере некоторых скважин. Так, например, скважина В.14.87 должна была выйти на глубине ~ 7 м в пом. 307/2. Однако, по-видимому из-за отжатия бурового инструмента арматурой, изменила направление примерно на 12 град. и из стены не вышла даже еще через 10 м. Скважина З.9.Н должна была пройти горизонтально в плите перекрытия пом. 305/2 на отметке 9.0. На глубине 25 м она вышла в пом. 307/2 на отметке 10.0 м. Перископическое обследование скважины показало, что на глубине ~13 м она залита водой, хотя из устья скважины вода не вытекает. Это свидетельствует о том, что скважина изменила направление сначала вниз, а затем повернула вверх, и примерно на длине 6-10 м ушла от запланированной отметки на 1.1 м, изменив направление примерно на 6-12 град.
Существуют методы и приборы, которые позволяют определить отклонение канала скважины от заданного направления по рысканью и тангажу. Такая работа готовилась в 1992 г. (было подготовлено ТЗ на проведение инклинометрического обследования скважин), но пока она не реализована, сохраняется большая неопределенность точек диагностических и контрольных измерений, оценок в оконтуривании поверхностных границ лавообразных топливосодержащих масс, залитых бетоном в 1986 г, и приходится пользоваться опытом и интуицией экспертов.
Тем не менее благодаря бурению скважин удалось произвести многочисленные измерения, фото-, видеосъемку в помещениях, где мощность экспозиционной дозы гамма-излучения около 1000-3000 р/ч ( в том числе в шахте реактора, в подаппаратном помещении, парораспределительном коридоре, пом. 304/3), удалось взять пробы ТСМ из пом. 305/2, 301/5, 304/3, 303/3, и оценить хотя бы некоторые границы распространения ЛТСМ /3/.
 |
| Так сейчас выглядит "Саркофаг" |
Для полного оконтуривания поверхности ЛТСМ необходимо провести обследование скоплений ЛТСМ через дополнительные скважины, которые могут быть пробурены в пом. 305/2, 301/5, 301/6.
Наименее изученной областью предполагаемого расположения ядерного топлива (фрагментов ТВС, а, может быть, и ЛТСМ - ведь факт горения в центре ЦЗ зафиксирован на видеосъкемках 28.04.86) является ЦЗ, для исследования состояния завалов и ядерной опасности которого были намечены новые скважины из пом. 515/3, 515/4, 502/7. Пока бурение этих скважин не выполнено, данных о скоплениях ядерного топлива и его состояния в ЦЗ нет. Это сохраняет необходимость и важность продолжения буровых работ на 4-ом блоке.
Всего к настоящему моменту (июнь 1993 г.) на 4-ом блоке пробурено 134 исследовательские скважины, данные о которых приводятся в настоящем справочнике.
Они сделали это! Но для тысяч людей это не только памятник самоотверженности и мужеству, но и братская могила, где похоронено их здоровье… Помните о них!!!
Младший лейтенант Камерон- опытный инженер бурения нефтяных скважин, предложил вымывание взрывчатых веществ с водой, подаваемой по узкой трубе. Месиво, наряду с нитроглицерином ловили в мешковину и утилизировали. В трубы затем вновь закладывали более стабильные взрывчатые вещества.
.png)
